большая тёрка

Большая Тёрка / Мысли / Личная лента lordglyk /

lordglyk

24 июня 2010 в 14:52

Нищета сэра Гамильтона Гардона в свободном изложении Андрея Т.

Проза

Однажды сэр Гамильтон Гардон, которого друзья и знакомые звали просто и незатейливо «Жук», имел честь собирать милостыню на подмостках церкви Святого Франциска, того самого святого, который настолько радел за христианскую добродетель, что раздал собственное состояние и стал одним из нищих.

Был полдень, и солнце нещадно жарило открытые плечи сэра Гамильтона, от чего во рту была неприятная сухость, а слюна была тягучей и глоталась с трудом. И, если не лукавить, а говорить чистейшую правду, в сухости рта и больной голове было не столь виновато солнце, сколько количество выпитого дешёвого пива в темноте подземной канализации на уютном матрасе, брошенном прямо на трубы отопления. В холодную зиму эти трубы согревали его лучше, чем нелепые маленькие батареи в тесных квартирах обывателей, а летом прохладно холодили своим железным боком. Да и самая обстановка его обиталища: небольшой складной столик, подсвечник, весь в крупных каплях воска, в самой гуще которых стояла подтаявшая свеча, серый матрас с красными тонкими полосами, большая картонная коробка, вмещающая его скромное имущество, и его гордость – небольшая тумбочка с открытой полкой, где стояли произведения любимых авторов: Чарльза Диккенса, Эрнеста Хемингуэя, Льва Толстого, Ремарка, а также древних философов: Платона, Аристотеля и исторический труд Геродота; вся обстановка выдавала стремление хозяина к чистоте и порядку. И лишь череда тёмных пузатых пивных бутылок демонстрировала его страсть к тому наслаждению, которое многими считается увлечением не обременённых умом людей.

Читать далее

Сэр Гамильтон подвигал челюстями и пошевелил языком у себя во рту, набирая слюну, после чего, слегка отвернувшись, плюнул, не в силах больше терпеть противный горький вкус желчи, от вчерашнего выпитого спиртного. Проходивший мимо полный мужчина с тёмным лицом поморщился и, отвернувшись, ускорил шаг, когда бродяга протянул к нему тёмную кепку, куда собирал подаяние.
«Эти всегда проходят мимо», - подумал Гамильтон. – «В лучшем случае, не глядя, бросит десятикопеечную монету и был таков. Пусть бы лучше была женщина, а ещё лучше старушка. Они жалостливее всего. Почему? Потому что в природе женщин заложено сочувствие, а старушки знают, как и он, что такое нужда. И их десятикопеечные монеты стоят, куда гораздо больше тех рублей, которые отдают из тугого кошелька благородные мужи, достигшие успеха в жизни, кидающие монету, чтобы произвести впечатление своим благосостоянием и добротой на идущую с ним даму, или спешащие в собор, чтобы помолиться Богу о спасении собственной души. Если бы была моя воля, то стоимость монеты состояла бы из той доброты, которую в неё вложили люди, а не из тех спекуляций, которые они предприняли, чтобы её получить. Воистину, если бы добро было единственной валютой, то по справедливости самые добрые были бы и самыми богатыми, а нищие на доброту стояли на паперти церквей».

Он почесал начавшую седеть редкую бороду, заглянул в кепку и прикинул сумму, которая находилась в кармане, потрёпанного до дыр, чёрного плаща. Затем отнял от этой суммы долю тех, кто дозволял ему собирать подаяние у ворот церкви и охранял это место от того бескрайнего количество нищих, которые готовы были слететься на проходное место.

«Ведь как бывает», - подумал Гамильтон. – «Если всем нищим разрешить собраться в одном месте, то это ж какая толпа наберётся! На всех милостыни не хватит! А может это оно и к лучшему будет. Если все разом увидят сколь много бедноты в нашем городе, то вроде как станут думать, что к чему да почему. А то тут бродяга, там бродяга, вроде бы по одному на каждую помойку, а всех собрать, так эдак тысячи две или даже три наберётся».

Увидев проходящую мимо женщину с красивым восточным лицом в чёрном платье и изящным серебряным браслетом на правой руке, Жук с грустным укором в глазах протянул кепку. Именно за это все окружные бродяги его уважали – за искусство создавать гримасы отчаяния и скорби в один момент, чтобы расположить проходящих к сочувствию. И вправду, дама приостановилась и, вытащила из красной сумочки кожаный кошелёк. Открыв его, она на мгновение задумалась, проводя пальцем сначала по десятирублёвой, а затем по пятидесятирублёвой купюре. Наконец, она решительно вынула пятьдесят рублей, бросила их в кепку и, смущённо улыбнувшись, кивнула ему.

- Благослови вас Бог! – смиренно заметил Жук.
- Спасибо! Помолитесь за меня, пожалуйста, - ответила она и пошла дальше.

Следует отметить, что сэр Гамильтон с детства не унаследовал веры своих родителей в Единого и Всемогущего Творца неба и земли, но молитвы, о которых его просили, он исправно читал каждый вечер в храме. Садясь на деревянную скамейку, он, с какой-то абсолютно детской непосредственностью, говорил: «Господь, благослови пожалуйста ту женщину с красной сумкой, которая дала мне сто рублей; благослови пожалуйста того мужчину в сером костюме, который дал мне десять рублей; благослови пожалуйста Тамару Ивановну, которая была ко мне добра и дала мне три рубля, и мы с ней потом общались». И долго, в течение сорока минут, а иногда и часа, он перебирал в памяти лица и имена тех, кто был сегодня к нему добр и просил молиться за себя.

Вечером Гамильтон Гардон шёл, прихрамывая, до ближайшей закусочной, чтобы купить себе два горячих бутерброда и бумажный стакан чая. Иной раз ему счастливилось находить чуть надкушенный бутерброд на одном из столов закусочной, или даже бывало так, что он находил почти целый ужин, оставленный кем-то второпях. Чувство стыда у него давно притупилось, поэтому сэр Гамильтон важно садился за стол, брал в руки пластиковую вилку и, не торопясь, поглощал салатные листья, сладковатые зелённые круги тонко нарезанных огурцов, красно-жёлтые кусочки болгарского перца, небольшие квадратики солёного сыра, густо приправленные кислым ароматным соусом из оливкового масла, винного уксуса, перца и приправы, название которой он никак не мог узнать, но всегда чувствовал её пряный аромат, близкий по вкусу к карри. А, затем, он переходил к продолговатым хрустящим палочкам картофеля, жаренным в подсолнечном масле. Он брал их одну за другой, макал в острый томатный соус и отправлял прямиком в рот, тщательно пережёвывая каждую из них, наслаждаясь сытным картофельным вкусом. В довершение ужина обычно были маленькие филейные куски курицы, покрытые тонким слоем коричневой сухарной крошки. Ещё бывало так, что ему везло особенно, и кто-то впопыхах оставлял на столе мороженное. Этакое, дивное мороженное, мягкое, политое шоколадным или клубничным сиропом с мелко тёртой шоколадной крошкой. Он зачерпывал мороженное маленькой пластмассовой ложкой, смотрел, как стекают мягкие капли вниз, и потихоньку втягивал его в рот, ощущая, как растекается по нёбу сладкий вкус и оно слегка немеет от холода. Да, иногда ему несравнимо везло.

Потом он шёл домой, или в баню, смотря какой это был день. Сэр Гамильтон был крайне чистоплотным мужчиной и отправлялся на процедуру мытья в дешёвую городскую умывальню минимум три, а то и четыре раза в неделю. При том, что весь банный персонал уже давно знал его и позволял такие вольности, как стирка вещей в банном тазу и даже иной раз делился с ним куском хозяйственного мыла, чтобы его вещи, даже потрёпанные и в дырах, были чисто выстиранными.

А затем он брёл потихоньку в уютный полумрак подземной канализации, чтобы под пляшущий огонёк свечи читать своих любимых авторов, пить пиво и размышлять о тех далёких днях, когда он был полон надежд и стремлений, а будущее казалось яркой волшебной картиной, в которой все окружающие были счастливы и свободны.

Нет комментариев