Большая Тёрка / Мысли /
Я стоял у киоска с мороженым и выбирал между шоколадно‑ореховым «Магнатом» и эскимо, когда подошла сухонькая старушка, лет семидесяти пяти, с белыми руками в синих прожилках вен и аккуратно повязаным на голове цветным платком. Она стала разглядывать витрину со свойственной старикам медлительностью, внимательно вглядываясь в каждую картинку холодной сладости. Иногда она покачивала головой, иногда — кивала сама себе, что‑то бормоча под нос. Наконец, её взгляд остановился в самом низу витрины, где располагались ценники на самые дешёвые порции мороженого. Она запустила руку в карман, достала связанный в несколько узелков носовой платок и неспешно с осторожностью стала разворачивать его, пока на самом дне не обнаружилось несколько мелких монеток. Она, подслеповато щурясь, вгляделась в цену на витрине и, тыкая пальцем в каждую монетку, начала считать нужную сумму. Когда, она пересчитала их все, то ещё некоторое время стояла, словно в чём‑то сомневаясь. А затем, решительно тряхнув головой, старушка обратилась через маленькое окошко киоска к продавщице в больших очках, читающую книжку. Продавщица пересчитала высыпанную перед ней мелочь и недовольно буркнула:
- 50 копеек не хватает.
Старушка помяла в руках пустой носовой платок, словно надеясь нащупать там остатки мелочи, а затем вздохнула, облизнула сухие губы, и трясущейся ладонью забрала мелочь обратно, аккуратно складывая монетку за монеткой обратно в платок.
- Постойте, бабушка! — сказал я как‑то вдруг, протягивая ей мелочь. — Возьмите 50 копеек, купите себе мороженого!
- Я не нищенка, милостыню принимать! — зло и раздражённо ответила она, гордо подняв подбородок. Дрожащей рукой засунула носовой платочек в карман и заковыляла прочь.
А я подумал, что нашем старикам действительно не нужна милостыня. Им очень нужна наша помощь и помощь нашего государства в обеспечении счастливой старости.
Вы знаете, любовь - довольно странная штуковина.
Некоторые (на моей памяти очень редкие случаи) живут в ней до самой старости. Сдувают пылинки друг с друга. Поддерживают и помогают друг другу. Эдакая мирная и тихая супружеская лодочка.
Есть и другая любовь. Сиюминутная, сгорающая без остатка, заканчивающийся бешенным сексом в туалете клуба или в лифте. Кто-то скажет: "это не любовь - это страсть!". И, может быть, вполне окажется прав.
Но моя любовь такая странная, что самому мне она кажется загадочной и непонятной, что уж говорить о других. Впрочем, всё по порядку...
Однажды, я взял её за руку. Всё. На этом можно ставить большую жирную точку. Несёшься так сквозь мир, вальсируя посредине джаз-клуба и вдруг внезапно тебя что-то останавливает резким толчком в грудь, и вот уже весь мир вращается вокруг тебя, а ты смотришь в её глаза и тонешь в их глубине. Её рука в твоей руке, глаза в глаза, и через соприкосновение ладоней невидимая энергия несётся в потоках крови, заставляя сердце стучать часто и громко.
Но уже понимаешь, что приветствие затянулось, и ладони соскальзывают, однако взгляды всё ещё соприкасаются. А потом весь мир внезапным штормом набрасывается на тебя, заставляя снова погрузиться в его суету. Работа и заботы захватывают с головой, заставляя забыть о том миге, когда соприкоснулись ладони.
Бегу по площади на автобусную остановку, стараясь побыстрее попасть домой и вдруг встречаю знакомую девушку. В её руках какие-то рекламные билеты, она работает промоутером.
- Я здесь не одна! - говорит она. И ты не могу поверить своим глазам! Навстречу изящно плывёт моё мимолётное видение с расплёсканными тёмными волосами и горящими глазками. Уже не сдерживаюсь и обнимаю её со всей силы, целуя щёки. И грудь вот-вот взорвётся от радости. Но у неё работа, а у меня уже распланирован весь вечер. И мы вновь расстаёмся...
...Чтобы встретиться уже на свидании. Точнее, на почти свидании. Потому что именно сегодня лететь в командировку, поэтому времени совсем мало и у неё и у меня. Мы даже не скрываем своей радости при виде друг друга. Она выходит из метро, а я кидаюсь к ней, чтобы сделать именно то, о чём так долго мечтал - поцеловать её вкусные губы. Мы сидим и болтаем о том и о сём, но время неумолимо поджимает. И мы снова расстаёмся.
Следующая зарисовка: кинотеатр и фильм, который уже не помню. И прогулка по тёмным улицам, держась за руки, прерываясь на поцелуи. И снова расставание. И снова этот мир, полный забот, который захватывает и удерживает тебя в заложниках, убивая тебя час за часом, минуту за минутой, с каждым взмахом маятника времени лишая тебя возможностей.
Как странно, что мы больше не встретились. Как-то встреча, постоянно откладывалась на "потом", а "потом" перерастало в месяцы и годы. Но каждый раз, когда я вижу её фотографию, я вспоминаю глубину её глаз и то невероятное ощущение счастье, которое распирало мою грудь в самую нашу первую встречу.
И точно знаю, что всегда буду любить её. Неважно где она и с кем. Неважно, сколько пройдёт времени и пусть тело покроют морщины. Всё то, что с нами не случилось - осталось в мечтах о ней. А она сама стала мечтой. Мечтой о самой любимой мной женщине на Земле.
Совершенно ясно, что маленькие девочки не должны умирать. Ведь право же, это совершенно ясно всем и каждому.
У неё были глубокие зелёные кошачьи глаза, пухленькие щёчки и чудесные жемчужные зубки, такие, какие бывают только у детей. Когда рядом шли её мама и папа, она крепко стискивала их ладони, и громко смеялась, запрокинув голову, тряся своими каштановыми волосами. Её громкий оглушительный детский смех заполнял всё пространство вокруг них, и казалось, будто вся улица, весь город, вся Вселенная смеётся вместе с ней. Иногда она плакала, с разбегу запнувшись, упав на асфальт. Плакала навзрыд, в детском отчаянии и обиде, не столько от боли, сколько от желания родительской нежности и заботы. Иногда, когда ребёнок падает, ему нужно лишь доброе слово родителей и ласковое прикосновение их рук, чтобы подняться, и вновь скакать вокруг, как ни в чём не бывало. И отец, обнявши её, прижав к своей груди, даже более испуганный этим падением, чем она сама, гладил её по голове, и целовал мокрые щёки и ароматные волосы. Потом он строго так говорил: - «Ну, всё, хватит. Посмотри, ведь крови нет? Ведь ничего же страшного не случилось?», а затем щекотал её и корчил смешные рожи, чтобы отвлечь её.
А потом случилось страшное. Папа ушёл и не вернулся. Она напрасно звонила в домофон, свято веруя, что голос в домофоне поможет вернуть ей отца. Потом мама рассказала ей о Боге, и она стала часто-часто вставать на колени и прикладывать друг к другу маленькие ладошки, прося неизвестного Бога вернуть ей отца.
Шло время, а её папа так и не возвращался. У неё в душе всё ещё хранился его образ, но она уже не помнила так ясно черты его лица. Иногда, она уходила гулять до рассвета в большой компании друзей и подруг, и разрешала какому-нибудь красивому рослому юноше с густой копной волос дотронуться до своего тела. А потом появился Он. Такой красивый, мужественный и удивительно смелый. У него была неотразимая наглая манера ухаживания, против которой никто не мог устоять. Он не спрашивал, можно ли поцеловать, а целовал легко и свободно, словно имел на это право. Его прикосновения не были робкими и неуклюжими, как у большинства её сверстников. Его руки скользили по её телу уверенно, исследуя каждую его деталь, пробуждая у неё женское желание, слиться с ним в одно целое. И это произошло летом на втором этаже небольшой дачи. Она раздвинула ноги, приглашая его внутрь себя, а он не заставил себя долго ждать.
Они встречались три месяца прежде, чем она вновь осталась в одиночестве. Ещё один мужчина в её жизни исчез безвозвратно, даже не объяснив причин. И, вроде бы, он пробудил в ней женщину, ищущую своего мужчину, но было ли желание его прикосновений желанием женщины, или это была та самая маленькая девочка, так скучающая по прикосновениям ласковых рук отца?
Она полностью отдавала себя всем своим мужчинам всю без остатка, надеясь, что кто-то из них сможет подарить ей ту нежность, которую она утратила в детстве. Но эта надежда с каждым новым мужчиной становилась всё слабее и слабее. Своё желание она стала заливать кислым коктейлем из мартини с грейпфруктовым соком, или же горькой текилой с закуской из кусочка лайма. Кто-то из её кавалеров на одной из бесконечных вечеринок дал ей вдохнуть белого порошка, и она словно вдохнула новую жизнь, обрела просветление. Впервые за долгое время она засмеялась как и прежде в детстве, громко, запрокинув голову и тряся своими красивыми длинными каштановыми волосами, как будто её папа был рядом, и держал её за руку.
Той же ночью она встала на край крыши и, не раздумывая, оттолкнулась носком правой ноги, словно прыгая вверх к необъятному утреннему небу ванильного цвета. Она полетела легко, словно бабочка, навстречу встающему солнцу.
А внизу безжизненно распростёрлось её тело.
И ведь совершенно ясно, что маленькие девочки не должны умирать. Ведь право, это всем ведь понятно…
Скользи сквозь Систему, сквозь её своды законов и правил. Каждый из нас с детства наделён этой способностью — скользить сквозь Систему. Мы от рождения знаем, что большинство её законов — это не наши законы. Мы с детства учимся увиливать от их исполнения — переходя улицу на красный свет, когда поблизости нет машин, оценивая способность справиться с этой задачей на свой страх и риск. Мы в юности списываем у своих соседей по парте, «теряем» дневники, или же срываем уроки; а повзрослев, мы всеми силами стараемся уклониться от уплаты налогов, которые требует с нас правительство, от тяжёлой руки легавого, которая строго грозит нам за алкогольное опьянение или за потребление наркотиков. Каждый из нас с детства готов противодействовать Системе, необъяснимо чувствуя всеми струнами души, как искусственны и лживы те узы, которыми опутана наша жизнь. Но лишь немногие из нас обладают достаточной храбростью, чтобы сказать: да пошло всё нахуй! Нахуй школу, высшее образование, карьерный рост, счастливую семью, финансовое благополучие, потреблядство в супермаркетах и неизбежную пенсию. Взять и выбросить из своей головы все навязанные бренды и своды законов. Стать неизбежно свободным. Согнуть руку с коктейлем Молотова и резко выпрямить её, наблюдая, как горящая бутылка проделывает по дуге свой стремительный полёт, и врезается прямо в сомкнутые ряды полиции. Это не борьба между человеком и человеком — это борьба вечной идеи Свободы с той тюрьмой, в которую её неизменно стремятся заключить властители. И, когда я завязываю углы арафатки и прикрываю ею нижнюю часть лица, когда я ощущаю жар соратников, охвативших справа и слева мои локти своими руками, когда этот жар охватывает меня с головы до ног и заставляет сердце стучать сильнее, будоража кровь, я чувствую свою общность с этой идеей. Я чувствую себя поистине свободным. Это даже лучше чем оргазм и чем‑то напоминает прыжок с парашюта. И меня не тревожит возможный риск. Я хочу разрушений. Я хочу революции. Я хочу нашей победы.
(с) Дневник революции
В первую очередь всякие политики извлекают пользу из власти деньгами и употребляют их с надлежащим умом, распределяя между теми, кто сможет из них извлечь больше выгоды. Я же ничего не смыслю в денежных делах, а кроме этого, ненавижу сами деньги, которые дают власть большую, нежели уважаемое имя. Будь я на месте мирового божества, то употребил бы свою власть на то, чтобы осталось только две денежных единицы — уважение и любовь. Тогда нищие по справедливости будут не те, кто слабее или глупее, а те, кто более ненавистен обществу: лжецы, предатели, воры и убийцы. Каким же образом я смог употребить свое такое отношение к тому предприятию, которое называют государством? Разве не стали бы ненавидеть меня и презирать за глупость, если бы мог я предположить жизнь без денег? Политики и бюрократы охотнее зарабатывают деньги, чем приносят общественную пользу. Они без особого внимания выполняют свои обязанности, но по поиску законных и незаконных способов увеличения своего богатства они настолько усердны, что это вызывает во мне восхищение их умом.
(с) Утопия v3.0
Слышишь шорох опавших листьев под нашими ногами, когда неспешными шагами мы идём по пустынной аллее, наполненной запахами ранней осени? Мы идём, держась за руки, и тесно прижимаясь плечами друг к другу, иногда неуверенно подталкивая друг друга то вправо, то влево. Мы шагаем по опавшим листьям и хрустящей корочке тонкого раннего льда, освещаемые ярким светом полной луны, иногда скрываемой набегающими облаками.
Среди окружающих нас деревьев и кустов притаилась ночная темнота, из которой доносятся еле слышимые шорохи и хруст. Холодный осенний ветер остужает мой разгорячённый лоб, рвёт за ворот плаща, и вздымает к верху его полы, заставляя их развиваться за спиной точно два чёрных крыла. Но к тебе он относится с особой нежностью, ласково развивая твои волосы, словно корону, как будто гладит тебя.
На очередном шаге я чувствую, как ты остаёшься на шаг позади, сжимаешь мою ладонь, и тянешь назад, заставляя повернуться к тебе лицом к лицу, чтобы мы могли посмотреть в глаза и увидеть отражение друг друга в лунном свете. Я чувствую аромат твоего дыхания на своём лице, и мои губы едва прикасаются к твоим, чтобы почувствовать их податливую мягкую теплоту. Одна моя рука скользит по твоей талии и вторая присоединяется к ней, чтобы кольцом сомкнуться вокруг тебя. Я сжимаю тебя крепче и целую, целую, целую, ощущая восторг нашего единения под этой яркой луной одинокого мира, где только ты, я и это полное звёзд небо.
Я не знаю почему, но чувствую себя в публичных местах более хорошо и свободно, чем дома. Хотя с моими вечными передвижениями домом назвать какое-то место очень сложно. Вот и сейчас я сижу в каком-то пабе.
Передо мной стоит весьма банальный граненый стакан с коктейлем из ста грамм виски Jameson и Pepsi Cola. Мне подали Pepsi по ошибке вместо яблочного сока. Такую бутылку, как эта я не видел с седьмого класса. Тонкая, с изгибами по бокам, синим ярлычком, на котором такие же синие буквы на красном фоне гласят "Pepsi Cola". Ретро-буквы на ярлыке вернули меня в детство. Я словно снова там, в мелком розничном магазине начала девяностых годов, открываю сладкую шипучку и в первый раз чувствую, как ее пузырьки разрываются на языке. Боже храни того, кто ее придумал.
Бармен принес лимон. Я против правил русского языка. Например, существует слово секретарь, но нет слова секретарша. Есть слово педагог, но нет - педагогша. Попахивает сексизмом. Также и с барменом. На самом деле передо мной барменша.
Ее черные длинные лохматые волосы смешным хохолком вздыбились на затылке. Она сосредоточено наблюдает за тем, как пиво, бьющее из бронзового краника, наполняет бокал в ее руках. Для меня бармен - почему-то вечно молодая профессия. Но на лице этой женщины читаются двадцать пять-тридцать лет прожитой жизни. Опасаясь получить по лицу, задаю вопрос о возрасте. Двадцать четыре года. Нужно было смотреть в глаза, а не на лицо. В глазах ей восемнадцать. Я улыбаюсь. Она невольно улыбается в ответ, и я физически чувствую, как поднимается ее настроение.
Подлетает официантка. Спрашивает: " Amaro Monino" - это коньяк?". Я невольно прыскаю со смеху.
"-Нет, это ликер", - неуверенно отвечает бармен. Разве можно работать в этой среде и не разбираться в напитках?
- Зачем вы пишете? - задает вопрос бармен. Она с интересом наблюдает за судорожно дергающейся ручкой в моей руке и шевелящимися губами, пробующими слова на вкус.
- Зачем люди дышат? - спрашиваю я, не отрывая глаза от строк, которые пишу. Чувствую ее неподдельный интерес, но она не продолжает диалог.
У нее интересная улыбка. Один краешек рта приподнимается вверх, в то время, как другой опускается. Выглядит очаровательно и мило. А когда она серьезна, ее губы смешно изгибаются уголками вниз. И при этом ее лицо все равно выражает безграничное добродушие ко всему миру в целом. А еще у нее зеленые глаза. Мой любимый цвет глаз. Но те глаза, которые я люблю сейчас далеко от меня, что меня очень печалит.
Господь создал множество чудесных вещей на свете. Например, виски. Это невыразимое блаженство, когда коктейль щекочет тебе язык взрывами пузырьков, а потом проваливается в горло горьким и в тоже время сладковатым вкусом. А потом еще долгое время обожженное горло хранит воспоминания о вкусе напитка. Это невыразимое блаженство. Хотя я его выразил.
Я люблю писать в барах. Наедине со своим напитком я наблюдаю за жизнью людей вокруг. Как будто я никто, как будто я невидимка, объективный наблюдатель, сквозь призму алкоголя разглядывающий людей.
А еще мне нравится сидеть за барной стойкой и разглядывать бутылки, ровными рядами украшающими полки. Martini, Campari, Becherovka, Tequila, Jhonny Walker, Jim Beam, Jack Daniels, Chivas Regal, Malibu. Все эти напитки мне так знакомы. Все они мои близкие друзья.
Надо мной из колонок льется музыка БИ-2: "...Она на своих плечах держит шар земной...". Становится чуть-чуть грустно. Я чувствую, как улыбка покидает мои губы, но не насовсем. Она сохраняется в уголках рта, готовая в любой момент снова возникнуть.
Я пробую делать наброски в продолжение "Антихриста".
"Война. Война никогда не меняется. Это бессмертная фраза из компьютерной игры "Fallout" верно отражает противостояние религии со свободными людьми. Наша война длилась даже не годы. О каких годах может идти речь, если все люди, свободные от идеологии заплесеневелого христианства являются поклонниками нашей религии? Что мы даем людям? Секс, свободу, деньги, власть. Все то, о чем мечтает каждый из них. О какой войне можно говорить? Почти все сдаются без боя. Кроме Ватикана. И то его сопротивление носит характер борьбы за власть, а не за души людей. А еще есть протестантизм. Эта горькая твердая кость в горле нашего победоносного шествия. Протестанты - сообщества сами в себе. Без центра в Риме, которым можно было бы управлять, но и не настолько бездуховные, чтобы не обращать на них внимание".
Перечитал эти строки. Не вдохновляют. Скорее всего, я не включу их в книгу. Они какие-то неискренние, а я ненавижу писать неискренне. Если я когда-нибудь напишу неискренне, распните меня как Христа пожалуйста.
В очередной раз взглянул на себя в зеркало. Долго смеялся. В зеркале появился незнакомый мне бородатый добродушный мужчина с улыбающимися серыми глазами.
Черт подери! Необходимо законодательно запретить девушек с ужасающе короткими юбками и холодными глазами, взгляд которых разбивает сердце ничуть не меньше, чем взгляд на их промежность, выглядывающую при ходьбе на каждом шаге.
Мечтаю писать, как Хемингуэй. А все выходит по-моему. По котовски.
- Зачем ты это делаешь? Зачем тебе всё это нужно? — с надрывом спрашивает он, дыша на меня алкогольным парами. — Ты ведь понимаешь, что ничего не изменишь?
Я улыбаюсь. Горько, но спокойно и уверено. От этого моя улыбка больше похожа на насмешку. Насмешку над всеми теми, кто скрывает собственную беспомощность за осуждением бессмысленности твоей борьбы. Каждый раз мне хочется сжать кулак и ударить прямо в зубы, задающему этот вопрос. Резким, прямым ударом, с предварительным вынесением локтя за спину, с вывертом бедра, для усиления удара, с крепко сжатым в камень кулаком, чтобы затрещали суставы пальцев, а костяшки указательного и среднего пальцев кулака, угрожающе выдвинулись вперёд. Ударить так, что передние зубы от удара вылетели вместе с корнем, чтобы кровь залила солённым, горячим ручьём рот, а по языку, словно инородное тело катался выбитый зуб, колющий его своим острым основанием, а сбитая кожа на кулаке, чтобы саднила и сочилась кровавой влагой.
Но я только улыбаюсь.
- Понимаешь, если ты бунтарь, если ты с детства привык жить так, что или по‑твоему, или никак, если твоё правило: чего‑то нет — надо создать; что‑то не устраивает — надо изменить или разрушить, то однажды ты сталкиваешься с громадной государственной машиной и понимаешь — вся твоя жизнь лишь подготовка к этому моменту, к действительно бунтарскому поступку пойти против государства, против системы, пойти наперекор всем тем, кто не верит и боится.
И каждый раз, когда кто‑то вокруг удивляется: почему ты ещё не сломался или что заставляет тебя двигаться вперёд остаётся только лишь улыбаться. Этот двигатель не вокруг тебя, он не в тех людях, которые тебя окружают, а в тебе самом. Даже когда ты остаёшься один, ты всё ещё горишь, даже когда твой огонь затаптывают неверием, равнодушием и злобой, ты всё ещё тлеешь. И твоей одной искры достаточно, что разгорелся пожар.
(с) Дневник революции
Пить... Надо... Меньше...
Такие справедливые и умные мысли почему-то частенько появляются уже на утро после пьянки.
Единственное, что я помню в прошедшем вечере - это рыжий и усатый таракан, которого я принял за семечку и хотел слопать. Бедняга драпанул во все свои шесть тонких тараканьих ножек, недоверчиво шевеля длинными усами. Я щелчком подбавил ему скорости так, что он вылетел за пределы стола, врезался в стену и, перевернувшись на спину, упал на пол. Он лежал и беспомощно сучил своими ногами.
В уме я понимал, что его нужно пришлепнуть, только абсолютно не находил повода для этого. Ведь это я, как минимум, хотел его съесть, а не он меня. Так за что же я сейчас его убью? Вместо этого я налил ему водки на брюхо. Остальное помню слабо, а точнее совсем не помню. Таракана на месте не оказалось. Значит я его...
"Съел?!!!"- подумал я в ужасе. Наверное, из-за этого-то мне так нехорошо. Раздался резкий звук дверного звонка. Я поморщился: "Кого там еще черти принесли?" и пошел открывать дверь. Мысли в голове казались чужими, ужасно неудобными и топотали в голове, как слоны, причиняя лишнюю головную боль.
Матерые грузчики на вполне нормальном грузчиковом языке доходчиво объяснили, что новый холодильник, который я заказывал неделю назад в Брянском отделении Российского центра инноваций, наконец-то доставлен, и мне необходимо поставить свою подпись о доставке. Дрожащими пальцами я поставил неуверенную подпись. Монтажники взялись за установку. Подключение к каналу пневмодоставки продуктов, настройка доступа в сеть для получения и обновления списка рецептов, а также для отправки заказа. - Какое имя вы хотели бы дать своему холодильнику? - спросил маленький и худощавый монтажник с короткими седыми волосами и длинными усами. Как тот таракан, которого я...
- А? - спросил я, чувствуя, как тошнота подступает к горлу.
- Имя! Как вы его назовете? Мне нужно обозначить его имя, как адрес в сетях! - нетерпеливо заметил он.
Я судорожно начал думать мысли. Но мысли не думались.
- Пусть будет "Рыжик", - робко заметил я. Монтажник сурово покосился на меня, но смолчал и стал тыкать своими тонкими длинными пальцами в клавиатуру лаптопа, подсоединенного на время к приборной панели холодильника для его настройки. Наконец они ушли, и мы с "Рыжиком" настороженно стали приглядываться друг к другу.
- Ну, привет! - решил я начать диалог. Но потом подумал, что разговаривать с холодильником также глупо, как есть тараканов и просто открыл его белую дверь, ничем не отличающуюся от прочих сотне тысяч холодильных дверей по всему миру. За этой дверью хранилось настоящее сокровище. В белом, освещенном ярким светом, внутреннем пространстве на решетчатой полочке стояла холодная запотевшая рюмка водки, а рядом на блюдце лежал зеленый слабосоленый огурец, покрытый небольшими пучками укропа. На полке ниже лежала пластиковая бутылка минеральной воды. Я схватил бутылку и одним махом осушил ее половину. Закрыл крышкой и поставил обратно. Аккуратно взял рюмку с водкой и огурчик. Откусил и захрустел слабосоленым овощем. Отправил содержимое рюмки себе в рот и снова откусил большой кусок огурца. Очень холодная жидкость смешалась во рту с огуречным соленым соком. Горький вкус почти исчез, оставляя место удивительно свежему послевкусию. Вся масса одним комком ухнула в мой желудок, по пути ободрав горло крепостью сорокоградусного напитка. И тут мне стало хорошо.
Я прилег на диванчик и благополучно заснул. Во сне видел летающую черепаху, которая меня почему-то упорно убеждала, что водка - это подводный чай, но я не соглашался. Перед тем как проснуться, я привел ей, как мне показалось, неоспоримый аргумент:
- Ну, а ты водку с шоколадными конфетами пить будешь?
- Буду! - ответила мне эта стерлядь, не моргнув глазом, и я проснулся разочарованный, что так и не смог убедить оппонента в своей правоте. Время было обеденное, и я решил подкрепиться. Солнце яркими лучами освещало мою квартиру, а голова была свежей и ясной. Настроение неумолимо менялось в лучшую сторону.
- Хорошо живет на свете Винни-Пух! - пропел я, открывая свой холодильничек. В углу небольшим пучком лежала зелень. Крупные белые сырые яйца удобно расположились в специальных отверстиях. В зеленой прямоугольной коробке стоял яблочный сок. Я открыл отделение для мяса и увидел превосходную среднего размера куриную ногу, так и умоляющую сварить из нее бульон. Через пару минут она уже лежала на дне кастрюли с закипающей водой.
На жидкокристаллическом дисплее холодильника, выполненного в стиле бумажного листа, появился рецепт куриного бульона с рисом. Напевая себе под нос, я занялся готовкой. В дверь позвонили. "Как не вовремя", - подумал я и пошел открывать. На пороге стоял друг. Знаете, из тех близких друзей, с которыми поссоришься из-за пустяка, а потом не видишься лет десять. Вот такой вот стоял друг у меня в дверях.
- Привет! - сказал он грустно. - А я в гости к тебе пришел.
- Заходи, - пожал я плечами. Мы прошли на кухню. Я выключил плиту, оставив готовый куриный бульон остывать. Воцарилась неловкая тишина. "И действительно, что он внезапно приперся?", - с внезапной злостью подумал я. А друг заметил:
- Хорошая погода сегодня на улице.
- Действительно, - согласился я. Мы немного помолчали. Друг достал пачку сигарет, оглянулся вокруг и, вспомнив, что я не курю, ничего не сказав, положил обратно в карман.
- Ты есть будешь? - спросил я.
- Насыпай! Я разлил золотисто-желтую ароматную жижу по тарелкам и почти честно разделил куски курицы на двоих. Потом добавил в каждую тарелку по половинке сваренного яйца, пару ложек белого рассыпчатого риса и несколько веточек свежего укропа. Минут десять мы молча хлебали ложками свой суп и смотрели по сторонам, стараясь не встречаться взглядами. Но всему приходит конец. И еде тоже. Я взял грязные тарелки и поставил их в раковину. Открыл холодильник и увидел восемь стеклянных бутылок темного пива
- Пиво будешь? - спросил я друга.
- Наливай! - ответил тот. Через тридцать минут мы уже увлеченно обсуждали события десятилетней давности. Еще через тридцать минут - простили друг другу все и поклялись пить пиво каждую пятницу в нашем любимом баре. Друг ушел. Я подошел и с нежностью погладил холодную белую стенку "Рыжика". В ответ он что-то довольно пробурчал.
- Если бы не ты со своим предложением... - весело заметил я, прижимаясь щекой к прохладной поверхности. Я открыл двери своего сокровища, дабы полюбоваться еще раз его внутренним убранством. На этот раз он был почти пуст. Только один одинокий небольшой сверток лежал на его полке. В нем оказалось суши из оранжевого куска лососины и риса. В пакете была карточка: "Позвольте нам угостить вас. Фудзияма - ваш поставщик свежих продуктов для японских блюд". Я довольно промурлыкал и в два присеста уничтожил все суши.
- Ням-ням-ням, - радостно пропел я и ушел гулять. Девайс был чудесен. Он тонко чувствовал мои настроения и желания. Вторник и четверг мы договорились сделать рыбными днями. А во все остальные он подбирал мне нежнейшее куриное филе, розовую свинину, ярко красную говядину или баранину с кусочками жира. Все овощи к столу были свежими и всегда хранили в себе чудесный вкус весны.
Когда в гости пришла Лена, он подал на ужин бутылку великолепного "Кьянти", что было очень кстати к приготовленной мною телятине, тушенной с овощами. А когда я расстроено вгрызался в бараний стейк после ссоры с Леной, он успокоил меня тремястами граммами восемнадцатилетнего золотисто-желтого Chivas Regal. В общем, воцарилась та идиллия, которая редко царит в супружеских парах. Буду честен, "Рыжику" не хватало только груди и женского междуножия, чтобы я в него влюбился и затащил в постель. Я добавил к списку стандартных поставщиков продуктов "Фудзияму" и "Макаронни" - лучшего заготовителя продуктов для приготовления итальянских соусов к пасте. Расслабившись, я и не заметил той угрозы, которую легко предотвратить, открывая кошелек в магазине при покупке продуктов.
В день выдачи заработной платы, я, радостно насвистывая, проверил свой банковский счет. И что же я увидел? На моем счету осталось ровно одна треть от той суммы, на которую я рассчитывал. Недовольный, я открыл список оплаченных счетов. Большой и жирной цифрой значились расходы на питание. Открыв электронный документ, я увидел статьи:
1. Абонентское обслуживание канала пневмодоставки - 500 руб.
2. Абонентский продуктовый сервис уровня "А" - 60 000 руб.
Я вытаращил глаза на последнюю сумму и схватился за голову. Затем схватил телефонную трубку и стал дрожащими пальцами набирать телефон сервисной службы.
- Алло? - ответил мне приятный женский голос из трубки.
- Да! Здравствуйте!!! У меня в счете за услуги явно какая-то ошибка!!! - робко начал я.
- Скажите, пожалуйста, имя вашего холодильника, - холодно осведомился голос. Всегда, когда речь идет об "денежных ошибках" у этих голосов почему-то пропадает вся теплота.
- Рыжик, - пробормотал я, чувствуя, что краснею.
- Секунду, - попросила она. - Общая сумма оплаты шестьдесят тысяч пятьсот рублей. Оказаны услуги класса "А". В чем дело?
- Но... Но... - запнулся я, не зная, что сказать. - Я в жизни столько на продукты не тратил. А что такое класс "А"?
- Посмотрите, пожалуйста, в договорных документах на обслуживание, страница третья, - раздраженно ответила девушка.
- Спасибо, - ответил я, но в трубке уже послышались гудки. Порывшись в документах, я открыл нужную страничку.
"С высокоинтеллектуальным холодильником вы можете выставить необходимый вам режим ограничения продуктового бюджета: Класс "А" - высококачественные продукты с ограничением продуктового бюджета 60 000 руб.
Класс "B" - среднекачественные продукты с ограничением продуктового бюджета 25 000 руб.
Класс "С" - низкокачественные продукты с ограничением продуктового бюджета 10 000 руб.
Для переключения режима ограничения продуктового бюджета пригласите наших инженеров". Я тяжело вздохнул и стал набирать телефон сервис-службы. Думаю на класс "В" денег наберу.
Холодильник уже не казался моим лучшим другом, а скорее даже наоборот. А его "мурлыкание" превратилось в угрожающее "рычание". И в голове моей почему-то неотступно вертелась только одна мысль: "Половина населения земного шара - 3 миллиарда человек - живет на $2 в день".
Она была рыженькой. На удивление хорошенькой с веселой озорной улыбкой и не слишком обезображена интеллектом. Ее забавный вздернутый носик с любопытством тыкался по разным углам моей квартиры.
- Поддожди милая! - ласково убеждал я ее, добавляя две ложки томатной пасты в горячее жаркое из картофеля и баранины.
- Андрююююша, - протянула она своим мелодичным голосом. - Ужин в пять, ты сказал! А уже половина шестого! А ты знаешь, что после шести я не ем!
- Конечно, - терпеливо согласился я, мысленно проклиная тот миг, когда мы познакомились в социальных сетях.
Умереть не страшно. Что значит умереть? Смерть тела ничто. Смерти тела никто не боится. Тело никогда не умирает. Хочешь умереть? Страшнее всего, когда умирает личность. Та личность, которую ты холил и лелеял всю свою жизнь. Не надо резать вены. Откажись от своей матери. Откажись от своей жены. Откажись от своей дочери. Откажись от своего имени. Умри. Откажись от своего прошлого. Твоя школа, институт, работа — это все ложь. Этого никогда не было. Забудь о том, что ты знаешь, умеешь, любишь. Что останется? Ничего. Смерть. Только тогда ты почувствуешь, что такое свобода. Горечь свободы, в которой ты никому не нужен и никем не любим. У тебя больше нет выбора. Только теперь ты можешь жить ради своей идеи. Той идеи, ради которой ты умер. Только теперь ты можешь добиться своей цели, потому что теперь тебе нечего терять. Ты уже все потерял. Ты мертв.
(с) Дневник революции
Я не знаю почему, но чувствую себя в публичных местах более хорошо и свободно, чем дома. Хотя с моими вечными передвижениями домом назвать какое-то место очень сложно. Вот и сейчас я сижу в каком-то пабе.
Передо мной стоит весьма банальный граненный стакан с коктейлем из ста грамм виски Jameson и Pepsi Cola. Мне подали Pepsi по ошибке вместо яблочного сока. Такую бутылку, как эта я не видел с седьмого класса. Тонкая, с изгибами по бокам, синим ярлычком, на котором такие же синие буквы на красном фоне гласят "Pepsi Cola". Ретро-буквы на ярлыке вернули меня в детство. Я словно снова там, в мелком розничном магазине начала девяностых годов, открываю сладкую шипучку и в первый раз чувствую, как ее пузырьки разрываются на языке. Боже храни того, кто ее придумал.
Бармен принес лимон. Я против правил русского языка. Например, существует слово секретарь, но нет слова секретарша. Есть слово педагог, но нет - педагогша. Попахивает сексизмом. Также и с барменом. На самом деле передо мной барменша.
Ее черные длинные лохматые волосы смешным хохолком вздыбились на затылке. Она сосредоточено наблюдает за тем, как пиво, бьющее из бронзового кранчика, наполняет бокал в ее руках. Для меня бармен - почему-то вечно молодая профессия. Но на лице этой женщины читаются двадцать пять-тридцать лет прожитой жизни. Опасаясь получить по лицу, задаю вопрос о возрасте. Двадцать четыре года. Нужно было смотреть в глаза, а не на лицо. В глазах ей восемнадцать. Я улыбаюсь. Она невольно улыбается в ответ, и я физически чувствую, как поднимается ее настроение.
Подлетает официантка. Спрашивает: " Amaro Monino" - это коньяк?". Я невольно прыскаю со смеху.
"-Нет, это ликер", - неуверенно отвечает бармен. Разве можно работать в этой среде и не разбираться в напитках?
- Зачем вы пишете? - задает вопрос бармен. Она с интересом наблюдает за судорожно дергающейся ручкой в моей руке и шевелящимися губами, пробующими слова на вкус.
- Зачем люди дышат? - спрашиваю я, не отрывая глаза от строк, которые пишу. Чувствую ее неподдельный интерес, но она не продолжает диалог.
У нее интересная улыбка. Один краешек рта приподнимается вверх, в то время, как другой опускается. Выглядит очаровательно и мило. А когда она серьезна, ее губы смешно изгибаются уголками вниз. И при этом ее лицо все равно выражает безграничное добродушие ко всему миру в целом. А еще у нее зеленые глаза. Мой любимый цвет глаз. Но те глаза, которые я люблю сейчас далеко от меня, что меня очень печалит.
Господь создал множество чудесных вещей на свете. Например, виски. Это невыразимое блаженство, когда коктейль щекочет тебе язык взрывами пузырьков, а потом проваливается в горло горьким и в тоже время сладковатым вкусом. А потом еще долгое время обоженное горло хранит воспоминания о вкусе напитка. Это невыразимое блаженство. Хотя я его выразил.
Я люблю писать в барах. Наедине со своим напитком я наблюдаю за жизнью людей вокруг. Как-будто я никто, как-будто я невидимка, объективный наблюдатель, сквозь призму алкоголя разглядывающий людей.
А еще мне нравится сидеть за барной стойкой и разглядывать бутылки, ровными рядами украшающими полки. Martini, Campari, Becherovka, Tequila, Jhonny Walker, Jim Beam, Jack Daniels, Chivas Regal, Malibu. Все эти напитки мне так знакомы. Все они мои близкие друзья.
Надо мной из колонок льется музыка БИ-2: "...Она на своих плечах держит шар земной...". Становится чуть-чуть грустно. Я чувствую, как улыбка покидает мои губы, но не насовсем. Она сохраняется в уголках рта, готовая в любой момент снова возникнуть.
Я пробую делать наброски в продолжение "Антихриста".
"Война. Война никогда не меняется. Это бессмертная фраза из компьютерной игры "Fallout" верно отражает противостояние религии со свободными людьми. Наша война длилась даже не годы. О каких годах может идти речь, если все люди, свободные от идеологии заплесеневелого христианства являются поклонниками нашей религии? Что мы даем людям? Секс, свободу, деньги, власть. Все то, о чем мечтает каждый из них. О какой войне можно говорить? Почти все сдаются без боя. Кроме Ватикана. И то его сопротивление носит характер борьбы за власть, а не за души людей. А еще есть протестантизм. Эта горькая твердая кость в горле нашего победоносного шествия. Протестанты - сообщества сами в себе. Без центра в Риме, которым можно было бы управлять, но и не настолько бездуховные, чтобы не обращать на них внимание".
Перечитал эти строки. Не вдохновляют. Скорее всего я не включу их в книгу. Они какие-то неискренние, а я ненавижу писать неискренне. Если я когда-нибудь напишу неискренне, распните меня как Христа пожалуйста.
В очередной раз взглянул на себя в зеркало. Долго смеялся. В зеркале появился незнакомый мне бородатый добродушный мужчина с улыбающимися серыми глазами.
Черт подери! Необходимо законодательно запретить девушек с ужасающе короткими юбками и холодными глазами, взгляд которых разбивает сердце ничуть не меньше, чем взгляд на их промежность, выглядывающую при ходьбе на каждом шаге.
Мечтаю писать, как Хемингуэй. А все выходит по моему. По котовски.
Утро.
Оно приходит внезапно и быстро.
Вроде на горизонте только‑только начал разгораться рассвет. Ты смотришь на часы. Четыре утра.
До настоящего рассвета еще далеко, но нужно выпить кофе, чтобы взбодриться. Нет, спать не хочется. Я уже разучился хотеть спать. Просто веки невероятно тяжелые, словно на них сидят по тридцать тараканов и во рту горечь, которую хочется разбавить горько‑сладкой коричневой жижей со странным тягучим вкусом. Первый глоток обжигает горло. Второй глоток я делаю чуть медленнее. Подношу кружку ко рту и слегка наклоняю ее. Одновременно начинаю втягивать воздух губами, пока горячая жидкость не начинает заполнять мой рот. Не столько кофе, сколько обжигающий кипяток, заставляет мое тело вырабатывать адреналин. Я чувствую себя живее и снова готов продолжать работать.
Становится светлее. Такое ощущение, что солнце огромный золотой шар, который заполняет собой весь горизонт. Это на небе оно кажется таким маленьким. А сейчас это бог, который встает и расправляет свои плечи над миром, чтобы снова озарить его свои сиянием.
Вслед за моими резкими ударами по клавиатуре на экране монитора возникают черные символы. Это часть моей работы. Создавать черные символы на экране. Иногда мне кажется, что если их связать воедино, то они обретут смысл.
Я бы не хотел печатать. Я бы хотел оказаться сейчас на Гоа, рядом с любимой женщиной и ребенком. Мне хотелось бы, чтобы мы лежали рядом, плескались в океане и ели загадочные фрукты, которых я никогда не видел. Ветер доносил бы до нас соленные океанские брызги, а мы бы носились друг за другом по пляжу и весело смеялись. Я бы подхватывал дочку под мышки и бросал высоко вверх. Она бы радостно визжала и просила еще.
Нужно выпить еще кофе и, возможно, сто грамм водки.
Совсем рассвело. Наступил день.
Я почти не заметил как наступил новый день.
Когда я был маленький, у нас в зале стояли в ряд впритык к друг другу несколько шкафов. Одни были узкие, с маленькими квадратными дверями, другие - широкие, в них помещалась мамина большая шуба и другая наша одежда. Такой комплект шкафов взрослые по причине, непонятной моему детскому уму, почему-то называли "стенкой". В моем понимании стенка была кирпично-твердой и совсем без полостей, в которые можно что-то положить.
И был в нашей "стенке" один волшебный отсек, который притягивал меня, как магнитом к себе. Во-первых, этот отсек взрослые называли "баром". Его дверь открывалась не сбоку, как обычно, а сверху вниз. А задняя стенка отсека была полностью зеркальной. Уже само по себе такое устройство, отличное от других, способно привлечь внимание ребенка, но "бар" обладал и другими волшебными свойствами.
"А в Питере скоро наступят белые ночи", - я подумал это, глядя через большое, во всю стену окно небольшого ресторана, находящегося на втором этаже торгового центра у края Сенной площади.
Играет тихая, спокойная музыка, в которой есть место редким пронзительно тонким звукам пианино, ритмичному стуку барабанов и печальному женскому вокалу.
В пузатом коньячном бокале, в который я попросил налить виски, уже остались только три лимонных дольки. Их мяготь разбухла, впитав в себя тонкую смесь Jameson и яблочного сока. Мне хочется взять и положить одну лимонную дольку себе в рот.
Питер, 28 мая 2009 г.
Проза, депутаты, выборы, В мире
Мануэль был в абсолютном восхищении от Рауля и приглашал его к продолжению рассказа снова и снова. Наконец он воскликнул с интересом: - Рауль, я решительно настаиваю на твоей карьере политика и дипломата! Из тебя выйдет превосходный политик! У тебя же есть все для этого: и длительный опыт общения с иностранцами, и огромный багаж знаний, и ты превосходно владеешь словом. Одно только твое участие в управлении государством может изменить жизнь людей в стране к лучшему! Причем это будет не только выгодно для тебя, но и для твоих близких родственников и друзей.
- Как можно говорить о счастье людей и выгодах близких и друзей? – мягко упрекнул Рауль Мануэля. – По моему мнению, для человека естественно заботиться о своих близких и нести за них ответственность. Но когда люди несут ответственность за счастье человеческое в целом – это слишком неподъемный груз для тех, кто должен заботиться о близких ему людях. Ведь каждый человек хочет видеть счастье и роскошь вокруг тех, кого любит. Разве не дашь ты тысячу рублей своему сыну, а нищему один рубль? Когда бы ты поступил наоборот? Так и будучи у власти я буду искать не выгоды для человечества, а выгоды для своих родственников и друзей, иначе они буду обижены на меня, и осудят меня, несправедливо полагая, что я должен уделять им больше внимания, чем всем другим. А вслед за ними и те, кто помог мне добиться такой власти, будут просить у меня благодарностей и почестей. Разве смогу я им отказать?
- Но разве ты не сможешь влиять на важные государственные решения, которые в свою очередь влияют на судьбу народа? И тем самым ты сможешь добиться большей пользы, чем оставаясь в тесном круге своих друзей и знакомых.
- Добьюсь ли я большей пользы? – спросил Рауль. – Если вокруг меня сто человек я и то не всегда могу понять, чего они хотят. Но когда я буду представлять тысячи или сотни тысяч, то, как смогу я учесть все разнообразие их мнений? Сейчас я могу позволить себе заботиться о близких моему сердцу людям и уделить им все мое внимание. Но когда я буду заботиться о тысячах, то каждый раз меня будет съедать стыд из-за того, что я уделяю большее внимание им, чем остальным людям. Мне кажется, что и так немало людей, которые предпочтут такое положение. Причем стыд заботы о себе, родственниках и друзьях им чужд, что позволит им в полной мере насладиться такой властью. Разве будет огромным уроном для государства, если оно обойдется без меня?
Не выдержав такого уничижения, я возразил: - Хорошо, что ты не стремишься к деньгам или власти. Твоя скромность и человеколюбие достойны уважения, также как я уважаю и тех людей, которые участвуют во власти. Но мне кажется, что от твоей приверженности к собственной скромности могут пострадать и те, кто тебя окружают и надеются на твой ум и качества лидера. Кроме того, в твоем лице государство приобретет несомненную пользу, даже если ты будешь ближе думать о друзьях, чем о прочих.
- Ты ошибаешься, друг, - ответил мне Рауль. – Во-первых, в высокой оценке моих способностей, во-вторых, в возможности моей вящей пользы для государства. В первую очередь всякие политики извлекают пользу из власти деньгами и употребляют их с надлежащим умом, распределяя между теми, кто сможет из них извлечь больше выгоды. Я же ничего не смыслю в денежных делах, а кроме этого, и ненавижу сами деньги, которые дают власть большую, нежели уважаемое имя. Будь я на месте мирового божества, то употребил бы свою власть на то, чтобы осталось только две денежных единицы – уважение и любовь. Тогда нищие по справедливости будут не те, кто слабее или глупее, а те, кто более ненавистен обществу: лжецы, предатели, воры и убийцы. Каким же образом я смог употребить свое такое отношение к тому предприятию, которое называют государством? Разве не стали бы ненавидеть меня и презирать за глупость, если бы мог я предположить жизнь без денег? Политики и бюрократы охотнее зарабатывают деньги, чем приносят общественную пользу. Они без особого внимания выполняют свои обязанности, но по поиску законных и незаконных способов увеличения своего богатства они настолько усердны, что это вызывает во мне восхищение их умом. Кроме того, если бы я посоветовал распустить их свиту помощников, которые пользуются всеми благами своего положения, но не приносят никакую пользу для государства или дал рекомендацию думать об общественном благе, нежели о своем собственном, то не прослыл бы я среди них глупцом и предателем? Кто среди них действительно настолько умен, чтобы выслушивать чужие советы, вместо того, чтобы пользоваться льстивым уважением своей свиты? Так устроен человек, что докажи ему что он прав, то он все равно скажет, что он прав, даже если неправ на самом деле. А если жизнь вознесла человека так высоко, что он руководит другими, то менее всего он склонен признать свою неправоту и послушаться умного совета. Зато с удовольствием он признает на себе власть грубой силы и денег, когда с тем или иным к нему пожалуют гости, и с удовольствием будет выслушивать их советы и указания о том, как следует поступить.
Особенно мне видится нелепым, когда проводится парламентское собрание лиц власть имущих, где они представляют интересы тех, кто заплатил наибольшую стоимость или показал наибольшую силу. Зачитывая свои речи, они не всегда могут запомнить их содержание и когда по особенно спорным решениям начинаются дебаты, они используют в качестве доводов собственную драчливость или аргументируют непристойностями, которые сейчас и повторять не стоит. На таких собраниях зачастую оскорбления носят более выгодный маневр, чем апеллирование к историческому или научному опыту. А между тем всему тому, что принято на подобных собраниях мы со спокойствием предоставляем существовать, и верим в законность таких решений. Впрочем, и такие решения часто служат во благо общества, но, прежде всего, преследуют интересы тех, по чьей воле они была приняты.
Сегодня меня безмятежно оскорбил лучший друг, с которым мы употребляли водку из стаканчика с гордым брендом "Coca-Cola" в McDonald's.
- Андрей - ты вещист! - заявил он, выпуская питьевую трубочку изо рта и небрежно проливая капли драгоценного напитка на свои джинсы. Причем заявил так, как бы между прочим. Как, например, представители питерской интеллигенции употребляют без зазрения совести слово "экзистенциализм" в присутствии лиц не столь отягощенных филологическим факультетом.
Конечно, смысла фразы я не понял, но где-то в глубине души почувствовал себя оскорбленным. То ли собственной безграмотностью в отношении современных жаргонизмов, то ли за целенаправленность высказывания в мою сторону. В голове возник короткий ассоциативный ряд от "нациста" до "педераста". На всякий случай я загадочно прищурил один глаз, прицеливаясь в левую скулу Алексея и изо всех сил стараясь забыть о собственном пацифизме.
Видимо он заметил мои манипуляции и, забеспокоившись, уточнил:
- Ну вот объясни мне, зачем ты планируешь покупать себе новый мобильный телефон, если твой старый великолепно работает? Или помнишь, как я уговаривал тебя продать часы в момент великой депрессии на утро после пьянки? Ведь хотелось взять пива холодного? Хотелось, а? А ты отказал! Между прочим, я тебя тогда угощал! Так вот, ты вещист! Только не обижайся пожалуйста, - на всякий случай он опасливо отодвинулся от меня на безопасное расстояние.
Я вздохнул и решился дать достойный ответ:
- Между прочим, Леша, я тебя до этого отпаивал не одну неделю. Учти, что из-за врожденного чувства такта и политических убеждений, я готов пожертвовать собственным достоинством и признать, что не понимаю смысла твоего слова. Хотя подозреваю, что другие слова в словаре Даля и близко его не подпустили бы, мгновенно распознав диссидента.
Алексей томно вздохнул, возвел к небу, то бишь потолку McDonalds, свои ясные очи и, войдя в роль профессора, вдохновенным тоном приступил к делу:
- Вещист, мой друг, это человек, который ставит сиюминутные блага цивилизации превыше духовных. В приобретении новых вещей он видит единственный путь духовного просветления и все свои деньги он тратит не на познание истины, которая, как замечали все древние, находится в вине, а на мобилку, машинку или новые джинсы от Barba, - при этих словах мой просветитель с горечью поболтал в стакане остатки водки и втянул их в себя через трубочку. - Вещисты с трепетом относятся к модным новинкам и стараются заполучить их в свое пользование раннее, чем выйдут новые модели.
Я бросил взгляд на потасканные джинсы друга с откровенными потертостями в районе гениталий и серый свитер из последней коллекции "Made in China" и был вынужден признать, что на "вещиста" мой друг совсем не похож. В то время, как для меня "Adidas", "BOSS", "HUGO" и прочие современные блюстители внешнего вида успешного человека действительно важны. И на какой-нибудь
"China" я не согласен даже в качестве халявы на День Рождения.
Я пожал плечами и согласился со своим другом. Ведь вещистом быть даже почетно. Я вдруг почуствовал свою принадлежность ко всем вещистам XXI века и содрогнулся перед колосальностью смысла этого маленького жаргонного словечка. И проводил замечательную худенькую блондинку, безошибочно определяя: платье Sonia Rykiel, жилет Stefanel, туфли Dino Bigion, в сексе страстная и кричит.